Преломления

Особые трудности возникают из-за мысленных преломлений за дальностью расстояний. Когда переписка происходит со многими странами, то особенно ярко выявляются иногда совершенно непреоборимые разницы представлений о разных предметах.

Вот из Бельгии пишут, что прочли в газетах мое сообщение о тибетских монастырях и потому спрашивают: "Близ Лхасы на высокой скале стоит один из известных в стране монастырей, являющийся центром врачебной науки. Что это за монастырь? Его адрес? Можно ли с ним списаться и на каком языке писать? Можно ли назвать местность? Желательно списаться с этим монастырем для больного сына, страдающего болезнью мозга".

Конечно, это крик сердца. Конечно, кому-то это сведение очень нужно, как, может быть, последний выход. Но представьте себе, как далеки всякие такие вопросы от действительности. Когда вы знаете предполагаемый монастырь и знаете все условия, там существующие, вас потрясет мысль, как туда дойдет такой необыкновенный запрос. Будет он написан, вероятно, по-французски. Болезнь, вероятно, будет изложена в латинских или местных бельгийских терминах. Будет приложен какой-то совершенно непонятный для местных людей адрес, а главное — такое письмо вообще никогда не дойдет до назначения.

Вы чувствуете, какая крайность заставляет запрашивать и далекую страну о мозговой и нервной болезни. Вы понимаете, насколько далек должен быть этот корреспондент' от действительности, чтобы возыметь надежду на диагноз на таких огромных расстояниях, без самого больного и, вероятно, с неполными описаниями и самого заболевания.

Пример такого преломления за дальностью расстояния я беру чисто случайно из множества таких примеров, самых поразительных. Вот французское письмо к высокому ламе. Вот запрос, из каких трав можно сделать ежедневное питье от всех болезней. Вот горячее желание вообще куда-то уехать без языка и без средств.

Ведь все это биения сердец.

В каждом из них слышится крайность и последнее напряжение. Так же точно из дальних стран пишут на Запад и, не считаясь с расстояниями, ожидают немедленных ответов.

Итак, выходит, что и сейчас осведомленность в некоторых отношениях почти одинакова со временами Марко Поло. Еще недавно нам приходилось видеть как бы целые трактаты о положении стран. К изумлению, можно было видеть, что лица, считающие себя очень осведомленными, основывались на каких-то совершенно неверных газетных заметках. Из этих мимолетных слухов возникали целые утверждения как пессимизма, так и чрезмерного оптимизма. Приводились какие-то решения и постановления, которые прежде всего не имели ничего общего с действительностью. Люди, считавшиеся и военными, и гражданскими авторитетами, основывали выводы свои на обстоятельствах, уже не существующих или вообще не существовавших. К прискорбию, Вы узнавали в этих выводах давно мелькнувшие ложные газетные корреспонденции.

Казалось бы, отношение к печатному слову должно значительно выправиться за последние десятилетия. Не говорю вообще против печатного слова, но его стало так много, оно сделалось подверженным такому множеству партийных, национальных и классовых соображений, что действительность преломилась в нем во всех бесчисленных гранях условных делений человечества.

Поверх всех этих условностей остается по-прежнему и причина простой неосведомленности. Загляните в специальные отделы газет, где люди отыскивают друг друга по всему миру. Казалось бы, существуют и почты, и телеграфы, и радио; заполнены все пути сообщения, работают всякие консульства, кооперации, религиозные и благотворительные общества, но при всех этих осведомительных условиях люди не могут сообщаться и не могут найти друг друга. Можно многообразно убеждаться в том, что даже простое взаимное осведомление очень относительно. Кроме этой неосведомленности, люди исконно заняты самообольщениями.

Если человек хочет предположить что-либо, он весьма изворотливо подберет призрачные доказательства. Если человек хочет переселиться куда-либо, он мысленно обставит надуманное место переселения самыми приветливыми миражами. Каждый, сообщивший ему истину, сделается как бы врагом его. Действительность будет всячески отвергаться, лишь бы сохранить обольстивший призрак. Сколько самых прискорбных заблуждений возникло от неосведомленности. Сколько страшных в своей неприложимости писем отягощают почту.

Где-то эти больные крики будут просто отринуты, но где-то они, в свою очередь, пробудят боль о том непоправимо болезненном состоянии, которое довело этих пишущих до отвращения к действительности.

Один заполняет листы бумаги неприложимыми, необоснованными проектами, другой заполняет ужасные страницы доносов, в которые он и сам не верит. Мышление превратилось в нем в злоумышление. Что-то преломилось, заскрипело, заржавело, и мысль человеческая понеслась в бездну. Она озирается и спрашивает себя, где бы навредить?

Другой бросает в пространство сведение, в которое он, конечно, и сам не верит, но оно так ладно связывает два обрывка мышления.

А поверх этого хаоса чье-то больное сердце вопит о помощи. Часто оно даже само не представляет себе, в чем может проявиться такая помощь.

Где череда вызываемых последствий и где граница действительности?

Когда-то люди приписывали всякие преломления отсутствию путей и способов сообщения. Теперь пути сообщения разрослись, но сумма всяких недоуменных преломлений только увеличилась.

Даже если вы возьмете маленькую личную корреспонденцию, сколько в ней найдется почти непоправимых преломлений. А ведь в каждом таком преломлении заключена та или иная степень болезненности.

И вот люди вспоминают, что где-то на высокой скале стоит монастырь и там исцеляют от всяких болезней. О такой высокой скале и о монастыре всезнающем мечтает среди преломлений своих человечество. Там! На высокой скале.

13 Февраля 1935 г.

Пекин

Публикуется впервые

***