Никакое радио, никакая газета не передадут того ужаса, который сейчас навис над Русью. Ужас внешний, ужас внутренний! Никто не знает, устроены ли беженцы? Запасено ли на зиму топливо? Как продовольствие? Одежда? Врачи? Оружие? Множество вопросов… А вместо ответа радио сообщает об открытии московского театрального сезона. Какие теперь театры? И в Киеве были театры. И в Смоленск приезжала труппа. Много было таких сведений, обернувшихся в мрачных предвестников.

На краткое время можно залить действительность, но ужас вползет в мерзлые бараки и шалаши беженцев. Бегут куда-то, а где оно тепло и довольствие? Ужас действительности не есть алармический страх. Страх можно превозмочь надеждою на светлое будущее. Но чем рассеять мрак ужаса, когда люди хотят тепла и пищи? Ждут человечность. А тут и сверху и со всех сторон беда, и деваться некуда. И никто не знает, не слышит о слезах беспомощности.

Правда, всегда найдутся и Сергий Радонежский, и Минин и Пожарский, и Суворов, и Кутузов… Но у них была власть и духовная и телесная. Они знали, где благо. Они могли распорядиться. Без распорядка не сделаешь. Не усмотрите в таких мыслях пессимизма. Мы всегда будем оптимистами.

Когда мы замерзали в летних палатках на тибетских нагорьях, наш врач не раз шептал мне, прощаясь на ночь: "Увидимся ли? Ведь так и замерзают. Вот даже коньяк в бутылке замерз. До свидания, а может быть — прощайте". Правда, когда беспросветный холод опускался после полуночи, бывало трудно. Но все же выжили, пережили и знали, что "и это пройдет"!

Конечно, многие горько усмехнутся на такую восточную мудрость. Ужас разрушенного быта, исковерканной жизни силен, и где силы духа, которые все преоборют? Но есть они, эти силы, жив дух человеческий, его искра греет и питает и умножает мощь. Знаем, как бывает тяжко, и только зная такие смертельные трудности, можно сказать к Северу, к любимой Родине: "И это пройдет". Помните о Светлом Наставнике Народа Русского, о Сергии Радонежском.

24 Ноября 1941 г.

Публикуется впервые