Вчера справлялись поминки по Тагору. Странно, что больше не раздастся голос поэта. Рабиндранат ушел. Еще одна страница Культуры завершилась. При нас ушел Джагадис Боше, Икбал, Дармапала и многие деятели Индии. Стареет Ганди. В заключении Неру.

За восемнадцать лет не пришлось побывать в Шантиникетоне. То жара мешала, то Тагор уезжал, то наши Азийскис экспедиции уводили нас далеко. Все что-нибудь мешало, а теперь уже не поедешь на пустое пепелище. Да и уцелеет ли оно? Рабиндранат был двигателем, был душою Культурного очага. Как-то проживет дело без главы?

Конечно, Индия должна озаботиться сохранить Тагорово детище. Уже были там денежные затруднения. Уж эти деньги! Не забудет Индия "Гитанджали", "Садхану" и все вдохновенное наследство Тагора. В нем отображена душа Индии во всей ее утонченности, возвышенности. В нашей телеграмме мы помянули, что говорим как русские. Велики связи двух славных народов. Именно в русском переводе прекрасно звучали Тагоровы песни. На других языках они теряют, гаснет их пламень и задушевность. Но мысль Индии отлично выражается в русском слове. Недаром у нас столько одинаковых слов с санскритом. Эта родственность еще мало оценена.

Помню, как зачитывались у нас Тагором. Полюбили его песни не по внешнему складу, а по глубокому чувству, давшему облик милой сердцу Индии. Еще что-то задушевное могло быть послано поэту, еще что-то могло быть высказано. Но уже не скажешь, а подумаешь. Светла будет его память. Строки из писем Тагора:

"Ваши картины глубоко тронули меня. Они заставили меня понять одну вещь, которая является очевидной, но которую все же человеку приходится снова и снова открывать для себя: Истина беспредельна. Я попытался найти слова, чтобы выразить для себя мысли, подсказываемые Вашими картинами. Но я не смог найти этих слов. Язык слов может выразить лишь какую-то частную сторону Истины, а сфера языка картин это — Истина, недоступная словам. Каждый вид изящных искусств достигает своего совершенства тогда, когда открывает для наших мыслей особый ход, ключ от которого принадлежит лишь ему. Когда картина прекрасна, нет необходимости рассказывать, о чем она. Мы понимаем это без слов, когда смотрим на нее. То же самое с музыкой. Когда же один вид искусства можно вполне ясно выразить с помощью другого вида, это — провал. Ваши картины ясны, но не поддаются словесному описанию. Ваше искусство велико, и оно ревниво оберегает свою независимость.

Ваше письмо и Ваша дружеская оценка моих трудов доставили мне огромное удовольствие. Меня очень ободряет то, что Вы — с нами в наших стараниях утвердить в этом Центре идеалы, выходящие за рамки национального эгоизма. Я знаю, что Вы заняты полезной деятельностью на благо человечества. Приятно узнавать, что во всех странах появляется сейчас молодое поколение, готовое мужественно принять вызов нашего многострадального века и бескомпромиссно служить делу нашего общего согласия. Я был очень рад снова получить от Вас известие и узнать, что Вы благополучно вернулись в свою обитель после тяжелой экспедиции в Центральную Азию. Завидую Вашим увлекательным приключениям и впечатлениям, полученным в этих отдаленных, недоступных частях света, которые Вы отправляетесь исследовать время от времени. В моей уединенной жизни человека преклонного возраста, полной забот о развивающемся учебном Центре, я вынужден удовлетворять свое любопытство лишь чтением о триумфах неукротимого человеческого духа над силами природы.

Я надеюсь, что Вы не заставите меня долго ждать восхитительных рассказов из Ваших уст.

Вы стали чуть ли не коренным жителем холодной северной зоны, и мне неловко приглашать Вас на равнину. Но у нас сейчас зима, и если Вы сможете перенести ее тепло, я буду очень рад, если Вы приедете и побудете в моем ашраме несколько дней. Я уверен, что Вас очень заинтересует дух интернационализма, царящий в Центре и в учебной работе. И поверьте, мне доставит истинное удовольствие познакомить Вас с детищем всей моей жизни, каким является Шантиникетон.

Я был счастлив получить Ваше письмо и узнать, что Ваш Культурный Центр в Наггаре, в Долине Кулу, процветает, как и должно быть. Я с увлечением слежу за Вашими выдающимися достижениями в сфере изящных искусств и за Вашей великой филантропической деятельностью во имя блага народов. Ваша идея Пакта Мира с оригинальным Знаменем защиты сокровищ Культуры — необыкновенно впечатляющий символ.

Я очень, очень рад, что этот Пакт принят в Лиге Наций. Я уверен, что это будет оказывать благотворное влияние на Культурное согласие народов.

Проблема Мира — важнейшая забота человечества в наше время. Наши усилия кажутся такими незначительными и тщетными перед натиском нового варварства, неотвратимо сметающего все препятствия на Западе. Безобразные проявления открытого милитаризма во всех направлениях предвещают зловещее будущее, и я почти теряю веру в самое цивилизацию. Мы не можем оставлять наших усилий, потому что это бы лишь ускорило конец. Сегодня я так же растерян и огорчен, как и Вы, в связи с поворотом событий на Западе. Будем надеяться, что мир сможет выйти чище из этой кровавой резни. Однако заниматься предсказаниями в наши дни — слишком большая смелость.

Вы посвятили жизнь своему делу. Я надеюсь, что судьба будет долго хранить Вас, чтобы Вы продолжали служение Культуре и Человечеству".

18 Августа 1941 г.

"Из литературного наследия" (первая часть очерка); "The Scholar", т. 16 № 12, сентябрь 1941 г. (вторая часть очерка)

Перевод И. Б. Доброхотовой