Наш трехаршинный китайский паспорт вызывал немало шуток. В нем после перечисления наших имен следовало и перечисление наших вещей. Таким образом, каждый наш сундук уже имел паспорт. В гостиницах очень удивлялись такой длиннейшей бумаге, но бумага была хорошая, настоящая китайская, иероглифы были красивы, а квадратные красные печати были очень внушительны. Правда, концы бумаги поиздержались в пути — их пришлось подклеить. Затем в центре нам было дано удостоверение, которое сменилось на паспорт монгольского правительства. Он уже не был так длинен и отлично служил нам. В конце концов, президент Думерг распорядился выдать почетный французский паспорт, который хотя и не делал нас французскими гражданами, но прекрасно служил при переездах из страны в страну. Когда мы спросили одного французского министра, какое положение нам давала хорошенькая коричневая французская книжечка, он, улыбнувшись, сказал: "By зэт ен протэжэ спесиаль де ла франс"^[65]. На вокзалах и в гостиницах бросаются в глаза широковещательные приглашения посетить разные страны. Сколько иностранцев с завистью смотрят на эти заманчивые плакаты и говорят себе: хорошо сказать — поезжай, а визы-то где? Нелегко бывало с визами, и целая папка в архиве свидетельствует о таких перипетиях, изобретенных современной цивилизацией.

Когда в декабре тысяча девятьсот шестнадцатого года мы, по моей болезни, выехали в Финляндию, странно вспомнить теперь, как легко и естественно тогда на паспорте оказался штемпель Выборга. Потом надолго мы вообще забыли о паспортах, ибо оказалось, что мое имя было лучшим паспортом. В Америке же о паспортах и не слыхали. Странно подумать, что вместо облегчения сообщений современная цивилизация настроила такие нелепые барьеры, которые иногда не под силу даже лучшим скаковым лошадям, а мирным путникам-пешеходам и подавно. Еще хорошо, что пути искусства и науки встречают некоторое сочувствие иногда.

Вообще странные вещи творятся в мире. Казалось бы, все изобретения должны лишь облегчать и упрощать обиход. На деле же происходит как раз обратное. Гоголь восклицал: "Скучно жить на этом свете!". Можно сказать — "трудно жить на этом свете". Тем более радостно видеть истинное строительство. При нем и уродливый вопрос паспортов станет на место.

Публикуется впервые