О простоте

Письмо к поэту N. N.

Вы спрашиваете:

– Что такое простота в нашем житейском смысле?

Однажды я спросил у моего большого друга:

– Всякая ли простота прекрасна? Является ли высшей простотою опрощение по Толстому?

Лишь после некоторого раздумья он ответил:

– Да, эта простота прекрасная, но она доступна людям столь же исключительным, каким был сам Толстой. Кроме того, не следует из радужно-прекрасного разнообразия жизни делать курную избу. Запах кислых щей или овчины не надо пред-почитать запаху роз или благовоний. Пускай прекрасная женщина украшает себя бархатом и шелком, ибо тот, кому идет холстина, будет и в ней прекрасен, как были прекрасны в домотканых платьях наши древнерусские подвижники.

– В повседневной жизни, – заключил мой собеседник, – простоту сделали будничной и бедной, тогда как именно в жизни каждого дня все простое, все естественное можно сделать в естестве своем прекрасным. Все хорошее всегда просто.

Эта беседа происходила в библиотечной комнате одной из художественных школ Нью-Йорка, где по случаю обеденного перерыва, кроме нас, были только двое.

Один был юноша с взъерошенною буйной шевелюрой мрачного философа, вторая – молодая девушка лет двадцати. С моей стороны была видна лишь часть ее профиля с лучевидными ресницами, крупным миндалевидным глазом и кончиком тонкого, чуть взгорбленного носа. Именно по линиям ее профиля и по смуглому цвету кожи казалось, что она происходит из древних египтян или из еще более древних обитателей погибшей Атлантиды, остатки которых теперь так печально вымирают среди индейцев нынешней Америки.

Молодой человек выбирал в шкафу подходящую книгу. Грубо перешвырявши всех бывших там композиторов, художников и философов, он, наконец, достал из своего портфеля дешевый роман с лубочной крикливою обложкой, сел за стол и трагически уронил над книгой на растопыренные руки свою голову. Так иногда запойный пьяница роняет голову над чарой горького вина.

Девушка сидела у стола, как изваяние. Лишь изредка ее ресницы колебались сверху вниз и снова замирали над выпуклым, далеко устремленным через книгу глазом.

Чтобы не нарушить библиотечного порядка, мы оба замолчали. Мой друг просматривал какую-то книгу с репродукциями молодых американских художников.

Я невольно любовался изваянием девушки. Вдруг длинные ресницы ее вскинулись наверх, к тонким бровям, а ясные, темно-серые глаза робко посмотрели в лицо моего друга.

– Как хорошо, что вы и в жизни говорите так же, как пишете, – сказала она и с улыбкой показала книгу, которую читала.

Это была одна из немногих книг моего друга, переведенная на английский язык.

Я видел, как просто наклонил голову мой собеседник в ответ на слова девушки и каким светом засверкали ее глаза, когда она призналась:

– Мне даже не стыдно, что я вас подслушала. Я так много услыхала нужного в ваших словах.

Сидевший напротив нее юноша, измерив девушку свирепым взглядом, демонстративно заткнул уши пальцами и, не понимая нашего языка, еще ниже опустил свою мрачную голову над уголовным романом.

Мой собеседник молча улыбнулся девушке и мы с ним вышли из библиотеки.

Нужно ли объяснять этот случай? Для себя я вынес из него такой урок:

Даже когда истинная простота становится мерилом самого прекрасного, найдутся люди, которые будут враждебно закрывать от нее двери. И их нельзя винить, так как они, как и этот юноша, не знают музыки ее чудесных слов. Но зато какая радость, когда даже случайно оброненное зерно сразу расцветает благоухающим цветком прекрасного.

Вот почему и простоте надо учиться, как великой мудрости.

А если истинная простота в прекрасном, значит, надо искать и изучать все прекрасное.

Но если вы спросите: «Но что же самое прекрасное?» – Ответ будет самый простой:

– Прекрасно все, что по-настоящему радует. Проверьте это на простейших случаях из вашей жизни.

Что самое прекрасное?

Письмо поэту N.N.

16 сентября 1926

Дорогой мой!

В предыдущем письме я намеренно не ответил вам на один из важных ваших вопросов, это о том, что я считаю в жизни самым прекрасным? Признаться вам, я эти дни сам искал ответа на этот вопрос. Сейчас я начинаю строить здесь себе зимнюю избу, и это для меня почти так же важно, как разрешить проблему о прекрасном.

Между прочим, это очень любопытно. Для избы этой мы расчистили на нашей земле уже три места и лишь на третьем остановились. И не потому, что два первых забраковали, а потому что оба они оказались слишком хорошими, и мы боялись нашей самодеятельною постройкой испортить чудные места.

Итак, что же самое прекрасное? По моему разумению, все это зависит от того, к чему и с каким чувством мы подходим...

Ах, какое это чудесное чувство – что-нибудь строить своими руками, своей волей и в то же время лететь, лететь думою в прекрасное далеко, где находится какой-то самый дорогой и чудный человек – друг, или брат, или учитель! Как раз перед ним, соединившим в себе для меня и друга, и брата, и учителя, сегодня я почувствовал огромную вину. Уже давно он посоветовал мне не обременять себя собственностью, а я вот, вместо одного ярма, надел другое. Не только увеличил свои здесь владения, но и закладываю новое и прочное жилье, как будто собираюсь в самом деле обрасти здесь мохом неподвижности.

Это ведь он мне как-то объяснял, что самое прекрасное есть все, что самое простое.

«Простота в мыслях, в слове, в действии есть самый лучший ключ ко всем вратам прекрасного. Все в мире гениальное – есть просто и понятно даже детям. Все наипрекраснейшее в деяниях и творениях гениев и пророков – суть просто и радостно для всякого».

Вспоминая эти слова, я невольно вспоминаю еще более простое:

«Посмотрите на эти полевые лилии: и Соломон во всей славе своей не одевался так, как каждая из них».

И там же:

«Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет сожжена, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры!»

Действительно, когда глядишь на мир вот так, простыми глазами дитя природы и когда есть где-то в сердце хорошо укрытое от дурного глаза сознание цели жизни, тогда все кажется прекрасным и невыразимо дорогим.

Сегодня я заметил, как с березовых листков спускаются на землю крошечные, рожденные под листочками берез беленькие червячки – какая в этом красота, и мудрость, и гармония! И каждому червячку отпущено белой паутинки ровно столько, сколько нужно до земли. А так как высота листочков от земли различная, то и длина всех паутин различная. И что же бы вы думали? Вся жизнь червячков и все их счастье, оказывается, продолжается лишь столько, сколько они спускаются до земли. Зато какая красота в этих бесчисленных радужных качелях! Нужен очень зоркий глаз, чтобы разглядеть все это торжественное шествие, весь этот перламутрово-миниатюрный карнавал спуска червячков на землю. Воображаю, как наслаждаются они, качаясь и, кружась в золотых лучах солнца. И, очевидно, мудрость их качания в том, чтобы как можно дольше был этот путь до земли. Ибо на земле... О, страшно и сказать! На земле их всех ждала почти немедленная смерть. Внизу уже были готовы целые армии муравьев, у которых как раз сезон охоты на подаваемую им с неба добычу. Там, где начиналось ликование муравьев, кончалась жизнь спускающихся червячков. Какой крошечный, но и какой красноречивый символ для людей. Пока цепляемся за нити, идущие в высоту, – мы счастливы и живы. А как спустились на землю – добычи черных хищников.

Так каждое, даже мельчайшее явление жизни, несет в себе и красоту, и символ, и закон. А что если бы мы могли силою нашей мысли заглянуть за пределы этой видимой нам жизни? Ведь взгляд наш так ограничен и мысль наша так еще несовершенна. Если мы иногда способны спросить: а почему и для чего это совершается, то, очевидно, есть и какой-то на это ответ и есть в ответе новая даль и новый манящий зов к бесконечному.

Скажу проще: когда мы на самих себе испытываем, что «каждое благое устремление помогает делу», то мы поймем, какой чудесный путь для человека предстоит именно в сторону его благих достижений. Только: «Дайте расти сердцу вашему и откройте глаза ваши».

Думаю, что могу сказать вам от себя – были у меня минуты, и часы, и дни, когда именно в минуты делания чего-либо хорошего, в минуты лучших устремлений и подъема мысли я чуял над собою благостное веяние чего-то невыразимо прекрасного. Думаю, что это то, о чем вы спрашиваете.

А пока: знание, любовь и радость созидания – вот что самое прекрасное, что хочется понять и утвердить нашим далеко не совершенным пониманием. А когда сумеем это вместить, тогда может открыться новый, неслыханно чудесный путь к грядущим достижениям Человека. Что же может быть прекраснее для ищущих и устремленных к Свету?

* * *

Да, да. Мне радостно сказать, что уже во многих чистых, молодых сердцах прекрасной музыкой звучат строки мудрой восточной поэзии: «Спросят: как перейти жизнь? Отвечайте – как по струне бездну: Красиво, бережно и стремительно».

1926

Гребенщиков Георгий Дмитриевич (1883-1964) – русский писатель, критик, журналист, общественный деятель. Друг и сотрудник Н.К. Рериха.

Представлены два письма Г.Д. Гребенщикова А.А. Грызову (литературный псевдоним – Алексей Ачаир), в которых он делится воспоминаниями и размышлениями о Н.К. Рерихе.

Публикуется по изданию: Гребенщиков Г.Д. [Друг, брат, учитель] / Держава Рериха. М.: Изобразительное искусство, 1994.